Осипова Елена пишет:
цитата: |
А теперь что, что-то изменилось? |
|
Не-а!
Речь идет о непрофессиональном подходе к истории.
Понимаешь, Лен, люди рассматривают ГИПОТЕЗЫ; ищут те или иные доказательства и т.д.
А некоторые выдвигают под видом гипотез - АКСИОМЫ.
Вера - это уже к медицине.
Помнишь как справлялся с "Верой" один известный профессор из одной известной книги одно известного автора? Нет нужды прибегать к психиатрам, достаточно прочитать это:
Так, так, так, — сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: — здравствуйте!
—Здорово, вредитель! — злобно и громко ответил Иван.
Рюхин сконфузился до того, что не посмел поднять глаза на вежливого доктора. Но тот ничуть не обиделся, а привычным, ловким жестом снял очки, приподняв полу халата, спрятал их в задний карман брюк, а затем спросил у Ивана:
—Сколько вам лет?
—Подите вы от меня к чертям, в самом деле! — грубо закричал Иван и отвернулся.
—Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?
—Мне двадцать три года, — возбужденно заговорил Иван, — и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! — отнесся он отдельно к Рюхину.
—А на что же вы хотите пожаловаться?
—На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом! — в гневе ответил Иван.
Здесь Рюхин всмотрелся в Ивана и похолодел: решительно никакого безумия не было у того в глазах. Из мутных, как они были в Грибоедове, они превратились в прежние, ясные.
“Батюшки! — испуганно подумал Рюхин, — да он и впрямь нормален? Вот чепуха какая! Зачем же мы, в самом деле, сюда-то его притащили? Нормален, нормален, только рожа расцарапана...”
—Вы находитесь, — спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге, — не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности.
Иван Николаевич покосился недоверчиво, но все же пробурчал:
—Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый — балбес и бездарность Сашка!
—Кто этот Сашка-бездарность? — осведомился врач.
—А вот он, Рюхин! — ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина.
Тот вспыхнул от негодования.
“Это он мне вместо спасибо! — горько подумал он, — за то, что я принял в нем участие! Вот уж, действительно, дрянь!”
—Типичный кулачок по своей психологии, — заговорил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило обличать Рюхина, — и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, которые он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе... “Взвейтесь!” да “Развейтесь!”... А вы загляните к нему внутрь — что он там думает... вы ахнете! — и Иван Николаевич зловеще рассмеялся.
Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что он отогрел у себя на груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на поверку злобным врагом. И главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным?!
—А почему вас, собственно, доставили к нам? — спросил врач, внимательно выслушав обличения Бездомного.
—Да черт их возьми, олухов! Схватили, связали какими-то тряпками и поволокли в грузовике!
—Позвольте вас спросить, вы почему в ресторан пришли в одном белье?
—Ничего тут нету удивительного, — ответил Иван, — пошел я купаться на Москва-реку, ну и попятили мою одежу, а эту дрянь оставили! Не голым же мне по Москве идти? Надел что было, потому что спешил в ресторан к Грибоедову.
Врач вопросительно посмотрел на Рюхина, и тот хмуро пробормотал:
—Ресторан так называется.
—Ага, — сказал врач, — а почему так спешили? Какое-нибудь деловое свидание?
—Консультанта я ловлю, — ответил Иван Николаевич и тревожно оглянулся.
—Какого консультанта?
—Вы Берлиоза знаете? — спросил Иван многозначительно.
—Это... Композитор?
Иван расстроился.
—Какой там композитор? Ах да, да нет! Композитор — это однофамилец Миши Берлиоза!
Рюхину не хотелось ничего говорить, но пришлось объяснить.
—Секретаря МАССОЛИТа Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших.
—Не ври ты, чего не знаешь! — рассердился на Рюхина Иван, — я, а не ты был при этом! Он его нарочно под трамвай пристроил!
—Толкнул?
—Да при чем здесь “толкнул”? — сердясь на общую бестолковость, воскликнул Иван, — такому и толкать не надо! Он такие штуки может выделывать, что только держись! Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай!
—А кто-нибудь, кроме вас, видел этого консультанта?
—То-то и беда, что только я и Берлиоз.
—Так. Какие же меры вы приняли, чтобы поймать этого убийцу? — тут врач повернулся и бросил взгляд женщине в белом халате, сидящей за столом в сторонке. Та вынула лист и стала заполнять пустые места в его графах.
—Меры вот какие. Взял я на кухне свечечку...
—Вот эту? — спросил врач, указывая на изломанную свечку, лежащую на столе рядом с иконкой перед женщиной.
—Эту самую, и...
—А иконка зачем?
—Ну да, иконка... — Иван покраснел, — иконка-то больше всего и испугала, — он опять ткнул пальцем в сторону Рюхина, — но дело в том, что он, консультант, он, будем говорить прямо... с нечистой силой знается... И так его не поймаешь.
Санитары почему-то вытянули руки по швам и глаз не сводили с Ивана.
—Да-с, — продолжал Иван, — знается! Тут факт бесповоротный. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал. Да нечего на меня так смотреть! Верно говорю! Все видел — и балкон и пальмы. Был, словом, у Понтия Пилата, за это я ручаюсь.
—Ну-те, ну-те...
—Ну вот, стало быть, я иконку на грудь пришпилил и побежал...
Вдруг часы ударили два раза.
—Эге-ге! — воскликнул Иван и поднялся с дивана, — два часа, а я с вами время теряю! Я извиняюсь, где телефон?
—Пропустите к телефону, — приказал врач санитарам.
Иван ухватился за трубку, а женщина в это время тихо спросила у Рюхина:
—Женат он?
—Холост, — испуганно ответил Рюхин.
—Член профсоюза?
—Да.
—Милиция? — закричал Иван в трубку, — милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного консультанта. Что? Заезжайте за мною, я сам с вами поеду... Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома... как ваш адрес? — шепотом спросил Бездомный у доктора, прикрывая трубку ладонью, — а потом опять закричал в трубку: — Вы слушаете? Алло!.. безобразие! — вдруг завопил Иван и швырнул трубку в стену. Затем он повернулся к врачу, протянул ему руку, сухо сказал “до свидания” и собрался уходить.
Помилуйте, куда же вы хотите идти? — заговорил врач, вглядываясь в глаза Ивана, — глубокой ночью, в белье... вы плохо чувствуете себя, останьтесь у нас!
—Пропустите-ка, — сказал Иван санитарам, сомкнувшимся у дверей. — Пустите вы или нет? — страшным голосом крикнул поэт.
Рюхин задрожал, а женщина нажала кнопку в столике, и на его стеклянную поверхность выскочила блестящая коробочка и запаянная ампула.
—Ах так?! — дико и затравленно озираясь, произнес Иван, — ну ладно же! Прощайте... — и головою вперед он бросился в штору окна. Раздался удар, но небьющиеся стекла за шторою выдержали его, и через мгновение Иван забился в руках у санитаров. Он хрипел, пытался кусаться, кричал:
—Так вот вы какие стеклышки у себя завели!.. пусти! Пусти, говорю!
Шприц блеснул в руках у врача, женщина одним взмахом распорола ветхий рукав толстовки и вцепилась в руку с неженской силой. Запахло эфиром. Иван ослабел в руках четырех человек, и ловкий врач воспользовался этим моментом и вколол иглу в руку Ивану. Ивана подержали еще несколько секунд, и потом опустили на диван.
—Бандиты! — прокричал Иван и вскочил с дивана, но был водворен на него опять. Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам. Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобой.
—Заточили все-таки, — сказал он, зевнул еще раз, неожиданно прилег, голову положил на подушку, кулак по-детски под щеку, забормотал уже сонным голосом, без злобы: — Ну и очень хорошо... сами же за все и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат... Пилат... — тут он закрыл глаза.
—Ванна, сто семнадцатую отдельную и пост к нему, — распорядился врач, надевая очки. Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери, за ними стал виден коридор, освещенный синими ночными лампами. Из коридора выехала на резиновых колесиках кушетка, на нее переложили затихшего Ивана, и он уехал в коридор, и двери за ним замкнулись.
—Доктор, — шепотом спросил потрясенный Рюхин, — он, значит, действительно болен?
—О да, — ответил врач.
—А что же это такое с ним? — робко спросил Рюхин.
Усталый врач поглядел на Рюхина и вяло ответил:
—Двигательное и речевое возбуждение... бредовые интерпретации... Случай, по-видимому, сложный... шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм...
Рюхин ничего не понял из слов доктора, кроме того, что дела Ивана Николаевича, видно, плоховаты, вздохнул и спросил:
—А что это он все про какого-то консультанта говорит?
—Видел, наверно, кого-то, кто поразил его расстроенное воображение. А может быть, галлюцинировал...